Пегас, лев и кентавр - Страница 76

Через день после встречи с Гулей он нырнул и после четырех часов поиска нашел атакующую закладку. Ул утверждал, что их на двушке навалом, но Афанасий, видимо, искал не там, а спрашивать у Ула точное место опасался, смутно, но верно ощущая, что делать этого не стоит. Когда говоришь «а», надо сказать и «бэ». Если же сказать «бэ» ты не готов, лучше промычать абстрактное «мэ» и на том успокоиться.

Выглядела атакующая закладка малопривлекательно. Одновременно напоминала сморщенный гриб-чагу и размокший в воде ботинок. Непросто было поверить, что этот непонятный предмет способен поднять столб воды из Москвы-реки на сотни метров, обрушив его на ведьмарей. При всем том атакующая закладка не бомба. Бомба разносит правых и виноватых без разбора – атакующая же закладка представляет угрозу только для ведьмарей и, увы, самих шныров.

Сквозь болото Афанасий летел с внутренним замиранием. Это был первый случай, когда он проявил самодеятельность и нырял, не получив от Кавалерии задания. Чувствуя это, эльбы шевелились больше обычного. Уколы их острых паутинок были почти непрерывными. Афанасий радовался, что летит на Арапе – злом и быстром вороном жеребце с белым фонарем на лбу. Его сияющие крылья легко рассекали паутину.

Поначалу Афанасий хотел отправиться к главе второго форта ведьмарей один, но после решил взять с собой на подстраховку Родиона. Тот выслушал Афанасия без эмоций. Он только час как вернулся из нырка и, хотя не нашел закладки, за которой его посылали, выглядел вконец вымотанным. Лицо обветренное. Губы воспаленные. Из запавших глаз смотрело суровое и уставшее добро, уже лишившееся иллюзий, но еще не обретшее полноты любви.

– Ясно, – сказал Родион, проводя рукой по лицу. – Ты нашел Долбушина. Это хорошо. Давай встретимся завтра в три. А сегодня я к матери обещал заехать. Она у меня в Тушине. Не забыл дом?

За несколько минут до срока Афанасий телепортировал в Тушино. Мать Родиона, невысокая, тихая, но какая-то укоризненная женщина, открыла ему после первого звонка.

– Ты к Роде? – спросила она, глядя на Афанасия с таким обожанием, будто каждый знакомый ее сына был для нее если не турецким султаном, то его заместителем.

– К Роде! – Впервые за все годы ШНыра Афанасий понял, что Родион и Родя – это одно и то же. Раньше ему это как-то в голову не приходило. А тут сразу представился худой петербургский студент, придерживающий что-то острым локтем под серебристой шинелькой.

Мать Роди жила в необъяснимо длинной квартире с огромным коридором и маленькими комнатками. Жила одна и ради сына, потому что никаких следов ее присутствия Афанасий в квартире не обнаруживал. Ну, может, кое-какая одежда, кастрюли, пылесос и припадочный бормотун – телевизор на кухне. В остальном же она витала здесь как дух.

Все остальное носило отпечаток Родиона, не того сегодняшнего, который больше времени проводил в ШНыре, а того музейного, который когда-то здесь жил.

Вот его детская коляска. Вот санки с высокой спинкой (!). Вот три его велосипеда – маленький, подростковый и взрослый. Со временем все они покрылись одеждой и стали сушилками для белья.

Когда выставка велосипедов закончилась, Афанасий наткнулся на турник с висящим напротив него плакатом чернокожего атлета. Должно быть, в этом пожелтевшем плакате нынешний грозный шныр черпал некогда надежду, болтаясь на турнике сосиской. Нынешний Родион к турнику давно охладел. Он больше ценил резкость и способность быстро перезаряжать шнеппер.

Комната Роди напоминала концлагерь, но не для людей, а для электронных устройств. На стенах жалобно повиливали проводами дохлые компьютерные мыши и истоптанные, обеззубленные клавиатуры. У стола стояла коробка, до краев набитая старыми мобильными телефонами и отдельными их деталями. Афанасий слышал, что в старших классах Родион занимался их ремонтом и перепродажей. Один из больших – не плоских еще – мониторов был превращен в клетку для песчаных белок, которые определялись скорее по запаху, так как сидели, зарывшись в опилки.

Дивана в комнате у Роди Афанасий так и не нашел. Кровати тоже. Постелью ему служил каремат с брошенным на него спальником.

«Да ты, братец, не только Раскольников! Ты еще и Рахметов!» – весело подумал Афанасий.

Родион сидел у компьютера.

– Ты опоздал на двенадцать часов! – не оборачиваясь, сердито сказал он.

Афанасий недоверчиво посмотрел на часы. Если он и опоздал, то минут на десять, которые протоптался у подъезда, потому что забыл код, а использовать на вскрытие кода магию русалки ему было жалко.

– Мы договаривались в три! – сказал он.

– Вот именно, в три! А когда я хочу встретиться в пятнадцать, я и говорю в пятнадцать, – заявил Родион и развернул к Афанасию монитор.

– Смотри сюда! – сказал он, прокручивая колесико мыши. – Здесь фотографии долбушинского дома.

– А чего всё так издали?

– Близко я соваться не стал. Там что-то мутное вокруг творится. Слишком много занятых людей. Все что-то красят, строят, долбят асфальт.

– Лето. Москва прихорашивается, – предположил Афанасий.

Родя милостиво кивнул:

– Пускай прихорашивается. Я ей разрешаю. Но скажи: парню, который устанавливает спутниковые тарелки, сильно нужно иметь в своем фургончике топор?

– Ну мало ли. Забить чего-нибудь, – допустил Афанасий.

– Топором четырнадцатого века с серебряной чеканкой можно забить только кого-нибудь! Короче, в подъезд соваться не будем. Отпадает.

– А если высадиться на крышу?

– Крыша отпадает. Я проверил. Там проживает некий горный Карлсон, охрана которого вооружена даже не шнепперами, – сказал Родион.