Пегас, лев и кентавр - Страница 68

Захлопали кожистые крылья, и, одурев от боли, гиела на малой высоте полетела между березами, цепляя крыльями ветви.

* * *

Несколько секунд спустя кто-то спрыгнул с ограды и, осветив Рину фонарем, присел рядом на корточки. Над Риной склонилось жесткое, с изломанным носом лицо Родиона.

– Цела? – поинтересовался он.

– Я ранена.

– Куда?

Она показала, ощущая глубокую несправедливость. Он коснулся ее куртки мизинцем и хмыкнул. Затем осторожно отлепил что-то пальцами и уронил Рине на ладонь.

– Красиво сплющилась. Прямо о защитную полосу. Сделай брелок! – посоветовал он.

Рина смутилась. Она почувствовала себя почти виноватой, что ее не убило.

– У меня почему-то лев не сработал, – пробормотала она.

Родион недоверчиво посмотрел на ее нерпь. Рина подняла руку и увидела, что лев ухитрился погаснуть.

– Все ушло на блокировку, – бросил Родион.

Он встал, отошел туда, где недавно ведьмарь бил ногами гиелу, и осветил что-то фонарем. Рина снова услышала писк. Неприятный, требовательный. Она подбежала и увидела шевелящийся комок.

На земле лежал гиеленок. Меньше кошки. Голый, скользкий, не покрытый шерстью. Кожистые крылья еще не расправились, не потемнели. Перепонки розоватые, прозрачные. Веки неоткрывшихся глаз вздрагивали, когда на них падал свет фонаря.

– Кем надо быть, чтобы лететь на рожающей гиеле. Хотя он небось и не знал – какую оседлали, на ту и уселся! – процедил Родион.

Гиеленок пытался ползти. Кожа на плоской морде собиралась складками. Нижняя челюсть сильно выступала вперед, и длинные клыки – верхние и нижние – образовывали вампирский прикус.

– Вот почему мамаша улетать не хотела… Тоже вот: тварь, а жалеет! – пробурчал Родион.

Он сунул руку под куртку и извлек шнеппер.

– Отвернись! – велел он Рине, одним движением рычага взводя тетиву.

– Зачем?

– Все равно сдохнет. Или думаешь: берсерк вернется? – повторил Родион, начиная раздражаться.

– Не отвернусь!

Резкие брови сдвинулись.

– Ну если тебе нужны впечатления… – с угрозой сказал Родион. Шнеппер поднялся до уровня головы маленькой гиелы. Рина с визгом оттолкнула его кисть и, поспешно наклонившись, схватила гиеленка на руки.

– С ума сошла! Положи ее! Не трогай руками! – крикнул Родион сдавленно.

Рина недоверчиво оглянулась на него.

– Ты ее застрелишь!

– Хорошо, не застрелю! Только положи на землю и отойди. Быстрее! – Капля пота со лба Родиона побежала по сломанному носу и свернула к глазу. Шнеппер он уже опустил.

– Зачем?

– Ты что, не знаешь? Укус гиелы смертелен! Вначале опухают пальцы, потом запястье, локоть, плечо.

Рина погладила новорожденную гиелу по голове.

– Но это совсем еще детеныш! Ему и часа нет! – сказала она.

– Это гиела! Они ядовиты еще в материнской утробе! Ты не знаешь, сколько пегов они порвали! Укус вроде совсем ничего, замазал и забыл, а через три минуты пег уже труп!.. Положи ее!

– Чтобы ты ее убил?

Видя, что Рину маленькая гиела не трогает, Родион неосторожно ткнул ее фонарем. Слепой щенок гиелы зашипел. Рина увидела мелкие верхние зубы. Щелчок – и они заскользили по стеклу фонаря. Рина была ошеломлена – от гиеленка с расползающимися лапами и трясущейся головой она никак не ожидала такого быстрого и продуманного движения.

– Теперь видишь? Чудом в руку не вцепился. Одного не пойму: почему он тебя не кусает? – проворчал Родион, наблюдая, как гиеленок последовательно тычется носом в запястье Рины, пребывая в явных поисках чего-то.

– Он есть хочет… – сказала Рина с жалостью.

Родион расхохотался.

– Чуть что – валить на голод! Женское объяснение!

Со стороны картофельного поля донеслись яростные звуки грызни, оборвавшиеся высоким визгом. Родион прислушался.

– Жди здесь! – велел он Рине и, подняв шнеппер, побежал.

Двигался он очень пластично, не столько перебегая, сколько перетекая от одной березы к другой. Целься в него кто-то из темноты – попасть было бы непросто.

Вернулся он минут через пять.

– Собаки подрались… – пояснил он, точно вырастая из березового ствола. – Эй, ты где?

Рины у ограды уже не было. И щенка гиелы, разумеется, тоже.

* * *

Воспользовавшись отсутствием Родиона, Рина сделала попытку перетащить молодую гиелу через забор ШНыра, но у нее ничего не вышло. Сама она перелезла легко, но маленькую гиелу удерживала упругая сила. В момент соприкосновения с незримой преградой гиела принималась скулить, и Рина понимала, что щенку больно.

После неудачной попытки закутать гиеленка в шныровскую куртку и протащить его контрабандным путем Рина сдалась и, прижимая зверюшку к груди, побежала вдоль ограды. Она бежала и просчитывала разные варианты: спрятать в лесу, договориться с какой-нибудь старушкой в поселке, найти электричку и уехать в Москву. Все варианты имели свои плюсы, но эти плюсы были колючими, как противотанковые ежи.

«Тут уж ничего не попишешь: плюс – он потому и плюс, что состоит из двух минусов», – говорила в таких случаях Мамася.

Выход нашелся сам собой. В полукилометре от ограды ШНыра, там, где заканчивался березовый лес, а ответвление дороги закруглялось к поселку, Рина обнаружила укрытое в ложбинке загадочное сооружение. Лет тридцать назад сторож картофельного поля сварил из железа неровной формы ящик, чтобы держать в нем мотоцикл. Сторож был человек бывалый, знал подмосковные нравы и понимал, что одновременно и картошку и мотоцикл ему не уберечь. Теперь сторожа давно унесло волной времени, а на его мотоцикле ездил бородатый московский байкер Плющ, чудом опознавший в ржавеющем на автобазе чудище трофейный немецкий раритет.