Пегас, лев и кентавр - Страница 21

– В форте моего папы – сплошные чудаки, – щебетала Аня, дергая Полину за рукав. – Посмотри туда! Видишь того скромно одетого старичка, который рассовывает по карманам пирожные и думает, что этого никто не видит? Ему принадлежит самый большой в мире алмаз!

– Разве он не у английской королевы? – удивилась Полина.

– Нет, у нее второй или третий. Папа говорит, самый большой у этого старика. И еще папа говорит, что он не видел своего алмаза лет пятнадцать. Боится, выследят. Интересно, где он его прячет?

Полина задумчиво посмотрела на старичка, который выпачкал карман кремом и теперь поспешно стирал его рукой.

– Но если он такой богатый, почему такой обтрепанный? – спросила она.

– Кто тебе сказал, что он богатый? – удивилась Аня. – Он почти нищий. Вечно таскается по гостям. Да, у него самый большой алмаз, но денег-то нет.

– Но если он даже увидеть не может своего алмаза, почему он его не продаст? Хотя бы твоему отцу? – не поняла Полина.

– Разве непонятно?.. Тогда у него не будет самого большого алмаза в мире! – засмеялась Аня, протаскивая Полину дальше.

– А вон тот дядечка с бокалом… – зашептала она, толкая ее в бок, – слышит запах денег. Рубля, доллара, евро, любой шуршащей бумажки. Отличит запах сотни от запаха тысячи. Одного железного рубля от двух железных рублей! И все это, заметь, через бетонную стену! Но только денег! А вот рыбу от розы по запаху не отличит! Ну не пахнут они для него!

Полина с интересом посмотрела на человека, который не отличает запаха розы от рыбы. Тот улыбнулся ей и лихо, как гусар, выпил шампанское. По его шее прокатилось адамово яблоко. Бокал опустел.

– Двести два рубля четыре копейки! Одна из купюр надорвана. Аккуратнее надо, девушка! – крикнул он Полине, кивнув на правый ее карман.

Аня засмеялась и потащила Полину дальше.

– А вот ту длинную женщину видишь? – продолжала щебетать она. – Спроси у нее, какой будет курс любых акций в следующую пятницу, и, если она ошибется хоть на копейку, я подарю тебе свои туфли со стразами. Ну, которые ты назвала «турецкими тапками».

Лавируя среди гостей, подруги случайно оказались у «загончика».

– Аня!!! Здравствуй!!! Иди к нам! – крикнул кто-то.

Из «загончика» выскочила совсем юная девушка с розовыми пятнами на щеках и с радостным возгласом кинулась к дочери Долбушина. С быстротой, которую сложно ожидать от человека столь солидного, Долбушин сломался в поясе, грубо поймал девушку ручкой зонта за шею и откинул обратно за загородку.

– Еще раз полезет к моей дочери, пристрели! – приказал он телохранителю.

Тот, не удивляясь, сунул руку под пиджак и извлек маленький, кажущийся игрушечным и нестрашным арбалет. Аня схватила отца за руку.

– Только посмей! Ты что, пап? Это же Эля!

– Была Эля! Есть такой хороший русский глагол: была! – Долбушин настойчиво посмотрел на охранника, показывая ему, что приказ в силе, и как ни в чем не бывало проследовал дальше.

Аня повернулась к подруге. Полина сидела на корточках, сжимая виски руками и раскачиваясь.

– Что с тобой?

– У меня… болит… голова! – медленно сказала Полина.

– Почему?

– Не знаю. Посади меня куда-нибудь. Я ничего не вижу… Ничего, скоро пройдет.

Аня посадила Полину на ступеньки. Действительно, той вскоре стало легче.

– Проклятая авария! Здорово я тогда треснулась головой, – сказала она, слабо улыбаясь. – У тебя салфетки есть?

С обычным своим нетерпением Аня стала дергать из кармана пачку, и вместе с салфетками у нее что-то выпало.

– Зачем тебе такая штука? Она же совсем детская! Давай выброшу! – удивилась Полина, поднимая лежащий у ее ботинка предмет.

– Отдай! – торопливо крикнула Аня.

Вырвав у подруги свое сокровище, она вскочила и за запястье потянула спутницу в толпу.

Среди гостей прогуливался и старший Тилль – пухлый, небрежно одетый, непрерывно куривший человек, роняющий пепел себе на живот. Он казался сонным, едва не опустившимся, только глазки из-под бычьих век всплескивали остро и проницательно. Если у Долбушина были глаза пираньи, то у старшего Тилля – хорька. На шее у Тилля на короткой цепочке висело массивное украшение – кабанья голова, отлитая из какого-то тусклого металла.

Оба его сына-близнеца – Кеша и Паша, – не пухлые, правда, как отец, а квадратные, дважды появлялись рядом с Аней и Полиной. Аня сразу начинала на них орать, потому что они говорили невероятные пошлости и пытались распускать руки.

Кеша и Паша ухмылялись. Они даже и враждебными не казались, но всякому было ясно: спусти с поводка – порвут любого. Настоящие псы бойцовской породы. А потом еще и хвостиком растерянно повиляют: и что, мол, такое на нас нашло?

Предупредительные официанты скользили с подносами. Мощный молодой мужчина, лысый, но с бакенбардами, завладев сразу несколькими тарелками, пожирал руками красную рыбу. Рядом с ним на полу валялась секира со стальной рукоятью, покрытой пористой резиной. Когда очередная тарелка пустела, гигант вытирал тыльной частью ладони губы и пальцем, как собачонку, подманивал к себе очередного официанта.

* * *

Гай вышел из лифта. Охрана решительно раздвигала толпу. Кто-то один заметил его и издал невольный возглас. Тишина волнами распространилась по залу, начиная с той точки, где стоял первый увидевший.

Гай пробирался осторожно, пожалуй, даже брезгливо. По сторонам не смотрел. Лицо имел усталое и отрешенное. Между ним и всеми, кто собрался здесь, ощущалась огромная, непреодолимая дистанция. Гай презирал всех своих гостей – таких предсказуемых, таких тоскливо продажных.